тебе вместо сказки на ночь будет.
Как звали его, я не помню уже. Я тем летом в лагере вожатым работал. Так вот, у него была своя коморка с огромным замком, в которую никто не имел права войти, даже директор. И конечно ходили разные слухи, что он там хранит. Что там было на самом деле, я до сих пор не знаю. Коморка эта была пристроена к пищеблоку.
Изо всех поварих там выделялась одна. Как сейчас помню, звали ее Поля. Внешне вроде обычная бабенка, постоянно носила на лице, как говориться «боевой раскрас». Какой она была без макияжа, для нас была неразрешимая загадка. На эту тему мы могли только фантазировать. А вот про фигуру можно рассказать и поподробнее. Это сейчас я знаю, что не обошлось без хитроумных приспособлений, типа корсетов, и утягивающе-выдавливающих штуковин, но тогда, ее пикантное декольте многих напрочь лишало дара здраво рассуждать и принимать решения. А еще она была жутко шумной и, мягко говоря, слегка обделенной умом. Говорили, что когда Господь мозги раздавал, она в очереди за сиськами стояла. Причем поправляла она их постоянно. А если рядом находилась особь противоположного пола, то частота поправлений бретелек, воротничков и одергиваний одежды превосходила все мыслимые.
Учитывая, что из мужчин, кроме нас подростков не было никого, между завхозом и этой красотулей стали происходить непонятные вещи. Это же лагерь, где все про всех знают, и что-то утаить невозможно, потому что обязательно найдется тот, кто что-нибудь увидит или услышит. А хранить молчание будет не по-товарищески, поэтому тайн не было ни у кого. Были еще две странные девчонки, которые держались особняком, и мало с кем общались, но сейчас рассказ не о них.
Во-первых, у тетеньки с пищеблока начали постоянно ломаться вещи. То мясорубка не крутит, то ножи тупые, то вытяжка не тянет, то еще что-нибудь. Естественно, для ремонта вызывали завхоза, который что-то делал, разбирал крутил и настраивал. По его внешнему виду было понятно, что работает он с неохотой, а вот лишний раз увидеться со столовской красоткой был не прочь. А она-то как преображалась, когда он был рядом! Речь становилась сбивчивой, ее смешила любая мелочь, она постоянно поправляла и разглаживала что-то на груди. Он, конечно, все это видел, и тоже начинал флиртовать. За их любовными играми наблюдал весь пищеблок. Кто не видел, тому потом подробно все пересказывали.
Поля, достигнув тридцатилетней, отметки ни разу не была замужем. Она постоянно с кем-то начинала встречаться, потом что-то случалось, и они расставались. Не знаю почему такое происходило, может быть из-за того, что она искала не тех, и встречалась не с теми? Может потому что судьба у нее такая, быть одной? А может и не нужно вовсе было ей семейное счастье. Но вот в центре внимания быть она любила, особенного мужского. Если нас, несколько человек вожатых, можно назвать мужчинами, то нашим вниманием она завладела без особого труда. Куда как сложнее обстояло дело с завхозом, который хоть и обращал внимание на Полю, но имел какой-то свой интерес в этом деле. Он весело с ней беседовал, вызывая в ней противоречивые чувства, от того что мог сделать комплимент, а в следующий момент предложить умыться, намекая на то, что она неумело красится. И было заметно не вооруженным глазом, что он был бы не прочь уединиться с ней, но только в том случае, если об этом никто не узнает. И боролись в нем две ипостаси: одна из которых жутко похотливая.
К середине лета мы начали делать ставки на то, как развернуться события данной интриги. А они никак не двигались. Совершенно. Но все понимали что это лишь затишье перед бурей, и ждали кульминации. Некоторые поговаривали, что видели эту парочку, когда они обнимались, где-то в укромном месте, но скорее всего эти сплетни не имели ничего общего с реальностью.
И вот однажды, в хозблоке был какой-то праздник, скорее всего отмечали чей-то день рождения. Взрослые начали мероприятие вечером, чтобы дети не видели. Но некоторые из вожатых стали свидетелями кое-чего интересного. Одним из таких счастливчиков был я.
Было уже глубоко заполночь, когда мой мирный сон был прерван вожатым из соседнего блока. Его дрожащий заговорщицкий шепот моментально развеял остатки моего сна. По скорости сборов я поставил наверно, мировой рекорд, уложившись в две или три секунды. А через десять мы уже находились около столовой…
Бимен не заметил, как его уставшие глаза закрылись, и уже воображение представляло события прошлого, о которых рассказывал человек, сидящий в кресле-качалке.
Он видел как долговязый очкарик вместе с другим, таким же, но пониже ростом и без оптики на лице, крадучись и оглядываясь по сторонам, перебегая от дерева к дереву, приближались к месту пиршества взрослой части лагеря. Стараясь, чтобы, не дай Бог, где-нибудь не хрустнула ветка, чтобы кто-нибудь не заметил их, они как ниндзя, как тени, легко и бесшумно скользили в ночном лесу.
По пути, второй, который был чуть плотнее телосложением, чем очкарик рассказывал: «Представляешь, одному из моих арбуз сегодня привезли. Мелкие по кусочку съели и наелись, а мне жалко выбрасывать его стало, ну и вот… арбуз этот, ночью наружу попросился. Я из блока выскочил, а до туалета чувствую не добегу. Стал тогда дерево поливать, не на угол же барака дудолить, а потом вижу свет в столовке, вроде как горит, но странно как-то. Дай думаю гляну! А там такое.! Я ж, если кому потом расскажу, мне не поверят».
Они подошли к задней двери, через щель в которой был виден свет, но какой-то тусклый, как от фонарика. Крадучись две тени заглянули в приоткрытый проем.
Обзор был не велик, но даже его хватило, чтобы увидеть незабываемое. На картонных коробках, в которых были то ли консервы, то ли что-то еще, которые стояли прямо за дверью, ведущей в основное помещение, лежали двое. Судя по позе, в которой они заснули, они собирались заняться чем-то поинтереснее обычного сна.
Но, что самое ценное, то ради чего я был приглашен, это была грудь. Да обычная женская грудь, которая была видна через распахнутую блузку и стянутый бюстгальтер. Но эту картину делало бесценным то, кому принадлежала эта грудь. На коробах спали, в умат пьяные, завхоз и Поля.
Свет проникал из основного помещения, рассеиваясь по складу не давал рассмотреть все до мелочей, но то, что это именно она, а это именно он сомнений быть не могло. Давление подскочило, уровень адреналина приближался к критическому, в ушах явно слышалось сердцебиение. Два наблюдателя встретились глазами. Один спросил:
— Видел?
— Спрашиваешь! Света маловато.
— Да не, нормально. Ты прикинь, мы теперь знаем, какие у нее буфера.
— Сюда теперь всю ночь билеты продавать можно.
— Дай-ка еще погляжу! — Он приблизил лицо к проему. Свет нарисовал на лице вертикальную широкую полосу, которая становилась уже, по мере того как дверь приближалась.
Свет уже не казался таким тусклым, глаза с легкостью нашли картонные коробки. Пустые коробки. Лицо прижалось к двери, зрачок бегал по глазному яблоку, пока тень не заслонила проем.
